Герои умирают - Страница 84

– Думаешь, кто-нибудь из этих ублюдков сможет отнять у меня меч?

Ответ на подобный вопрос повлек бы за собой лишние неприятности, так что Хабрак отошел от основной темы разговора.

– Даже сам император оставляет оружие здесь, у меня, прежде чем пройти в ту дверь. Это по его приказу вооруженными входят в Донжон только стражники. Тот, кто с этим не согласен, может поговорить с ним лично.

Берн с рычанием расстегнул портупею и швырнул меч Хабраку – пусть бы тот его уронил. Однако сержант с облегчением вцепился в ножны крепче пиявки и со всем возможным уважением повесил меч на стену позади своего стола.

– Если ты пойдешь мимо Ямы, тебе понадобится лампа. Патруль гасит последние светильники в полночь.

Теперь Берн казался еще злее, чем когда только вошел. Сжав до белизны кулаки, он взял лампу и остановился у двери, посмотрел вниз, как будто рассчитывал сквозь дверь и высеченные в скале стены Донжона увидеть лицо человека, которого презирал.

Хабрак повернул ключ и распахнул дверь перед Берном. Граф пошел вниз по узкой длинной лестнице в темноту. Из подземелья хлынул встревоженный воздух, пропитанный застарелыми нечистотами, немытым телом, гнилыми зубами, разрушенными легкими мужчин и женщин, которые по многу раз вдыхали и выдыхали его. Закрыв дверь и возвратившись к своему столу, Хабрак испытал привычное облегчение.

Имперский Донжон Анханы – это лабиринт туннелей, выдолбленных в известняке под домом суда руками заключенных. Центральная общая камера, более известная как Яма, находится в естественной пещере на третьем уровне, В двадцати футах от пола вокруг нее тянется естественный балкон, по которому ходят стражники с арбалетами и обитыми железом дубинками.

В Яме постоянно в ожидании суда толпится народ – некоторые ждут месяцами, а иные годами, – а также заключенные, которым уже вынесен приговор и предстоит отправка в пограничные лагеря или восточные шахты. Только в Яме всегда горит свет, а потолок закопчен бесчисленными дымящимися светильниками. Наклонные туннели, вырезанные в скале, расходятся от балкона подобно спицам колеса, изредка соединенным перемычками. Эти туннели ведут в камеры-одиночки, где содержатся мелкие дворяне и бандиты из Лабиринта, а также те, у кого есть деньги или влияние, чтобы выбраться из Ямы.

Уединение считается в имперском Донжоне роскошью; слишком беспокойные приговариваются к Шахте.

В Донжоне царят тени и мерзкий воздух; горький, отвратительный запах отчаяния и жестокости смешивается с вонью человеческих испражнений и гниющей плоти. Единственный выход наружу – тот самый пролет ступеней, по которым сейчас спустился Берн, а туда можно попасть только от балкона Ямы. У заключенного Донжона не больше шансов сбежать на волю, чем у грешника – вырваться из ада,

Стражники с суровыми глазами подозрительно поглядывали на Берна, когда тот шел мимо них к балкону; они не доверяли никому – только друг другу. Берн не удостоил их даже взглядом.

На двери каждой одиночки было два вида запоров: массивные засовы и небольшие замочные скважины. Засовы были устроены так, что при попытке побега стража легко могла поставить их на место; замочные скважины предназначались для того, чтобы каким-то чудом вырвавшийся из камеры узник не мог побежать по коридорам, освобождая товарищей по несчастью быстрее, чем стража смогла бы водворить их на место.

У Берна был собственный ключ от нужной ему двери. Он повернул его, поднял засов вертикально и вошел.

Чисто убранная камера была обставлена неплохо, даже роскошно – по меркам жителей Донжона. Кровать с матрасом, чистыми простынями и одеялом, маленький письменный стол, удобное кресло и даже полка с книгами, чтобы скрасить узнику часы ожидания. На столе красовался поднос с остатками свиного окорока, картошки и черствого хлеба. Лежащий на кровати узник неохотно пошевелился, разбуженный звуком открываемой двери и резким светом водруженной Берном на стол лампы.

Узник повернулся к гостю и прикрыл ладонью слезящиеся глаза.

– А, Берн?

– Ты не все рассказал мне, Ламорак, – с ходу заявил вошедший.

Сконцентрировав полученную от Ма'элКота Силу в ноге, он сделал шаг и одним пинком разнес кровать Ламорака в щепки.

Нога Берна прошла сквозь матрас, и комната наполнилась облаками куриного пуха. От пинка тело узника взлетело в воздух. Рука Берна с безошибочностью коршуна схватила Ламорака за щиколотку и держала его вниз головой.

Сила, подаренная Ма'элКотом, так и играла в Берне. При одной мысли о том, что он может на одной вытянутой руке удерживать крупного мужчину, не прилагая для этого ни малейшего усилия, у него перехватило дыхание и сладко заныло в паху.

– Ты только представь, – угрожающе произнес он, – что такой пинок может сделать с твоей головой.

– Берн, Берн, не надо… – взмолился Ламорак, слабо пытаясь закрыть руками лицо.

– Чувствуешь запах?

– Берн… Берн, успокойся…

Слегка повернув запястье, Берн ударил Ламорака о каменную стену камеры. На камне остались клочья кожи и следы крови, а из руки узника в области локтя выбилась розовато-белая кость. Ламорак застонал, однако не закричал. Десять долгих секунд в камере слышался только стук падающих на пол капель крови.

– Вторая попытка, – произнес Берн. – Чуешь запах? Ламорак с трудом кивнул – его лицо уже покраснело от прилива крови.

– Что… что произошло? – хрипло спросил он.

– Какую роль играет во всем этом Пэллес Рил?

– Берн, я…

Граф снова ударил его о стену, на этот раз лицом. Кожа у самой границы с волосами лопнула, и по длинным золотистым прядям полилась кровь.