Герцог, при всей живости воображения, отличался некоторой педантичностью: он давно приучил себя не мечтать о пустяках. Сейчас он мог вполне четко представить все, что видел из окна Берн.
С высокой Сумеречной башни дворца Колхари открывалась панорама делового района западной оконечности острова, на котором располагался Старый Город, сейчас напоминавший одну из моделей Ма'элКота, – причудливый и как будто искусственный в алых лучах заходящего солнца. Спускались сумерки, но солнце все еще интенсивно подсвечивало остров Великого Шамбайгена, скрывая весь тот мусор и человеческие отбросы, которые стекались сюда из Анханы, и золотило огромные противокорабельные сети, цепью тянувшиеся через реку из северо-западного и юго-восточного гарнизонов к Одинокой башне на самой западной точке острова. На Общинном пляже, южнее Города Чужаков, горели костры. Они мерцали, как звезды ясной ночью, призывая толпы рабочих-нелюдей и полулюдей, нищих и уличных торговцев, в преддверии комендантского часа спешивших через Рыцарский мост. После заката солнца на центральном острове могли оставаться только чистокровные жители.
Тоа-Сителл подозревал, что Берн думает о востоке, где еще одна река течет под Шутовским мостом в направлении улицы Мошенников, что проходит между Лабиринтом и Рабочим парком. Те, кто побогаче, поворачивали оттуда налево, устремляясь к своим мрачным домам, теснившимся вперемежку с мануфактурами; народ победнее сворачивал направо в надежде попытать счастья на улицах Лабиринта.
Именно в Лабиринте ускользнул когда-то из рук Котов Саймон Клоунс, причем как ему это удалось, до сих пор оставалось загадкой.
На скулах Берна перекатывались желваки; он с такой силой сжал рукоять меча, что затрещали костяшки пальцев. Герцог никогда еще не видел у Берна этого меча. Он был гораздо длиннее и шире, чем предпочитал Берн, видимо, поэтому хозяин носил его на спине, и рукоять торчала из-за левого плеча. Против обыкновения Берн не мог скрыть своей обеспокоенности, и Тоа-Сителл догадался, что граф испуган. Это было неудивительно, и герцог не мог винить его в этом. У обоих имелись достаточно веские причины для страха.
Берн так и не снял окровавленную одежду, которую носил весь день, пока шли утомительные поиски, так ни к чему и не приведшие. Кровь, бесформенным пятном засохшая у него на груди, принадлежала в основном щенку-гладиатору, которому он перерезал шею в доме, где шла схватка. Впрочем, кое-где одежда была пропитана кровью раненых Котов. К сожалению, своей крови он не потерял ни капли.
– Мне не нравится, когда на меня смотрят, – заметил Берн, не отводя взгляд от окна. В его наглом, как обычно, тоне слышалась затаенная угроза.
Тоа-Сителл пожал плечами.
– Прошу прощения, – спокойно произнес он.
– Держите ваши глаза от меня подальше, если хотите сохранить их.
Тоа-Сителл выдавил дипломатическую улыбку.
– Я уже извинился.
Наконец Берн отошел от окна. Его бледные глаза горели.
– Вы слишком легко извинились, молокосос паршивый!
– Вы стремитесь превзойти самого себя, – негромко парировал герцог. Его взгляд задержался на Берне, в то время как пальцы небрежно поглаживали рукоять отравленного стилета, торчавшую из ножен, которые были привязаны к запястью пониже рукава. – Возможно, если Ма'элКот решит, что я виновен, он отдаст меня тебе. А до тех пор следи за своей речью, педик.
Его бесцветный голос вкупе со словами бросил Берна в краску. Тоа-Сителл прекрасно понимал, что схватки с Берном ему не пережить; до того, как получить дворянство – а это произошло всего несколько месяцев назад, – граф был разбойником, его фехтовальные подвиги успели войти в легенды. С другой стороны, имея стилет, герцог знал, что и Берну не выжить после схватки.
Вероятно, весь его облик выражал уверенность, потому что Берн не стал раздувать ссору. Он плюнул на светлый известняковый пол, под ноги герцогу, и вернулся к окну.
Тоа-Сителл вновь пожал плечами и продолжал рассматривать его.
Крики достигли запредельной громкости.
Тоа-Сителл был ничем не примечательным человеком среднего роста. Необычным был только ум, прятавшийся за вполне ординарным лицом – из тех, которые забываешь, едва отвернувшись. Тоа-Сителл двадцать три года прослужил в Королевских Глазах, поднявшись от безликого новичка до главы организации. При рождении ему дали вполне обычное имя – Сителл, но после того как последний принц-регент Тоа-Фелатон даровал ему дворянство, он получил право на приставку «Тоа» Он пережил год смуты и гражданских войн, последовавших за убийством принца-регента и инфанты, только благодаря тому, что был необходим каждой из сторон и не искал власти, при этом, однако, собирая силы для тех, кому был верен.
Из всего Герцогского Конклава он один пережил устроенный Ма'элКотом переворот, сохранив при этом не только жизнь, но и власть, – новый император был прекрасно осведомлен о незаменимости Тоа-Сителла. Именно Тоа-Сителл посоветовал ему принять титул императора: беспокойное и вздорное дворянство ни за что не потерпело бы короля, в жилах которого не течет голубая кровь. Император – дело другое, императорами всегда становились простые люди, правившие единолично и опиравшиеся на поддержку военных сил. Вот таким человеком и был Ма'элКот. Анхана еще не знала императоров, однако стране пора было становиться империей – прежде всего в результате блестящих побед Ма'элКота, когда тот был еще только самым доверенным генералом Тоа-Фелатона.
Столь явная уловка помогла дворянам утихомирить своих вассалов. Сами они не верили в случившееся и поддерживали императора только благодаря Королевским Глазам.