– Наши записи являются нашей собственностью, – заметил он. – Но здесь есть некоторые особые обстоятельства. Вопрос о Кейне поставлен на обсуждение перед Советом Монастырей, однако принимать решение еще рано. Вполне возможно, он будет приговорен к смерти, и уж наверняка его исключат из Братства, если вообще не объявят вне закона. Думаю, меня не осудят, если я покажу наши записи непосвященному.
– У вас есть записи? Здесь? – изумился Тоа-Сителл. – Я думал, за ними придется посылать в… э-э… – Гартан-холд, – отсутствующим тоном произнес посол. – Нет, все записи у нас, здесь. После битвы при Серено Кейн был официально переведен в Анхану, и его досье также было направлено сюда. Возможно, записи уже устарели, но, если вы подождете в помещении для рукописей, вам их принесут. Тоа-Сителл благодарно поклонился. Вскоре прибыли два послушника, каждый с огромным, обтянутым кожей фолиантом. Один из томов был заполнен целиком, другой – едва на треть. Герцог не скрывал ошеломления – как мог один человек совершить столько за одну жизнь.
Чем больше он читал, тем меньше понимал. Кейн бывал всюду и вмешивался во все; он неожиданно возникал в самой гуще событий, не объясняя причин своего появления и не рассказывая, где был до этого. В промежутках между боями, убийствами и приключениями, настолько невероятными, что Тоа-Сителл счел большую их часть выдумкой, убийца словно бы не существовал. У него не было определенного места жительства; согласно записям, он не проводил в Монастырях сколько-нибудь значительного времени с тех самых пор, как закончил обучение и покинул Гартан-холд почти двадцать лет назад.
Его юность была не менее загадочна. Он появился у ворот Гартан-холда со сказкой о том, что был сыном патканского вольноотпущенника, однако был продан липканскому торговцу в качестве слуги во время Великого Голода – но, согласно записям, он говорил на патканском диалекте с не известным никому акцентом. Попыток связаться с его семьей предпринято не было – аббат Гартан-холда решил, что история выдумана, а на самом деле Кейн был беглым рабом или слугой кого-нибудь из местных дворян. Аббат отметил, что Кейн не слишком интересовался и почти не разбирался в лошадях и кузнечном деле, хотя, по истории Кейна, его отец был коновалом и деревенским кузнецом.
Тоа-Сителл начал понимать интерес императора к этому человеку – Кейн был чем-то вроде стихии, ветра или бури, которые, внезапно обрушиваясь, поражают большой участок земли и снова исчезают. Никто не знал, откуда он родом и куда он уходит; единственными следами его деятельности были неизменные шрамы, оставленные многочисленными приключениями.
Но Кейн был больше чем просто природная сила – природные силы Ма'элКот контролировал с легкостью. Кейн походил на грифона или дракона, невероятно опасное животное, с которым можно подружиться, но нельзя приручить. Глянец человечности мог сползти с него в любой момент, обнажив инстинкт разрушения.
«Глянец человечности…» Было в Кейне что-то нечеловеческое – невероятная удача, сверхъестественная уверенность, умение появляться ниоткуда и исчезать, словно по мановению волшебной палочки…
«Прямо как актир».
Тоа-Сителл застыл на месте с открытым ртом – он собирался зевнуть, но дыхание его прервалось, а воздух показался каменным.
«Прямо как актир…» – Он сам говорил эти слова всякий раз, когда напоминал себе и другим о смерти и разрушении, которые повсюду следовали за Кейном. Даже Ма'элКот говорил так же, там, в Донжоне, стоя на балконе над Ямой: «Кейн не сумел бы наделать больше бед, даже если бы был актиром».
В этих словах была правда, правда, не скрытая от взора – ее видели все, однако никто не обратил на нее внимания.
Более того – небольшие совпадения, мелкие случайности, тогда казавшиеся необъяснимыми, стали теперь вполне понятны. Теперь Тоа-Сителл не нуждался в них.
Он все знал.
Он знал без всяких сомнений, знал с верой, подобной вере святого: Кейн – актир. Кейн замыслил свержение Ма'элКота и разрушение Империи, всего хорошего, что только было в мире. Кейна надо остановить. Он должен быть убит. Кулак Тоа-Сителла упал на раскрытую книгу. Какое-то мгновение герцог стоял на месте, тяжело дыша и раздумывая. Потом развернулся и, бросив на столе открытые фолианты, выбежал из комнаты, будто по пятам за ним гналась стая волков.
«Берн, – думал он. – Надо найти Берна».
Часы Жизни Пэллес Рид светились желтым в углу экрана «Свежего Приключения» в течение шести дней. На заре седьмого они стали алыми и капелькой крови замерцали на всех экранах Земли.
Улыбающийся Бронсон Андервуд объяснил, что это означало: Пэллес Рил исчерпала минимальный запас энергии, и теперь время ее пребывания в Поднебесье оставалось непредсказуемым.
Одновременно с объяснением был дан расширенный репортаж о модификаторе амплитуды, сопровождаемый никогда прежде не показывавшимися изображениями останков актеров, которые исчерпали имевшуюся у них энергию. Это отвратительное зрелище вызвало бурю протеста – люди не переставая звонили в Студию. Однако еще больше было таких, кто хотел узнать, когда будет повторный показ передачи, чтобы записать ее на свои сетевики.
Работники Студии, принимавшие звонки, с улыбкой извинялись: повторного показа не будет, однако запись уже продается по очень низкой цене с огромной скидкой…
Тоа-Сителл не стал тратить драгоценное время на самостоятельные поиски Берна. Предупредив нынешнего посла и получив заверения в том, что, если Кейн появится в посольстве, он будет задержан, герцог и его личная стража понеслись к дворцовой резиденции Королевских Глаз. Там Тоа-Сителл потратил несколько минут на тихий, но строгий и четкий инструктаж.