Кто-то в толпе закричал:
– Почему вы бьете нас? Почему вы не защитите нас от проклятых актиров?
– Потому что у них приказ от актира, вот почему! – отозвался другой голос. – К ответу сукина сына Ма'элКота!
Капитан немедленно приказал схватить крикуна, но его было не разглядеть. Все новые и новые голоса присоединялись к хору.
– Актир! Актир! К ответу Ма'элКота!
Первые два крикуна были кантийцами. Они локтями пробили себе дорогу из толпы и притаились в переулке, вполне довольные своей миссией. Тут они начали кричать всего одно слово:
– Ак-тир! Ак-тир!
К ним присоединились новые голоса, и кантийцы, сделав свое дело, удалились.
Крик становился все громче и звучал все более грозно:
– Ак… ТИР! Ак… ТИР!
Люди пихали друг друга, разрывая линию констеблей и заставляя их отступать по Божьей дороге. Как только толпа поняла свою силу, она стала неуправляемой.
Капитан мог бы приказать своему отряду отойти, держа ситуацию под относительным контролем. Мог приказать своим людям атаковать в полную силу, забить толпу дубинками и мечами и сломить дух сопротивления. Однако он не сделал ни того, ни другого. Он был очень юным и неопытным, пришел в крайнее смятение и начал кричать на подчиненных, приказывая им сохранять порядок, так как другого выхода не видел. Отступление было для него позором, а заставить своих людей убивать тех, кого они поклялись защищать, капитан не решился. Он начал колебаться и потому проиграл.
Одного из констеблей стащили с лошади; он исчез под кулаками и ногами сомкнувшейся вокруг него толпы. Раздалось рычание, словно какое-то плотоядное чудовище проснулось, почуяв запах крови.
Едва заметное движение, одна-единственная внезапно наметившаяся цель – и толпа уже не была больше толпой, не была массой людей, оказавшихся на данной улице в этот день. Каждый мужчина, женщина, гном, эльф, огрилло и дриада превратились в клеточки некоего единого организма – и организм этот был голоден.
Через секунду с лошади стащили еще одного констебля, потом еще… После этого цепь распалась, и констебли поскакали прочь под градом булыжников и язвительных насмешек.
Когда наступила темнота, толпа завладела улицами. Ей служили освещением огни пожаров, а дома богачей превратились в пиршественные столы.
Толпа чувствовала неимоверный голод, и у нее была целая ночь, для того чтобы насытиться.
Два Рыцаря двора втолкнули Кейна в Движущуюся комнату. Перед тем как войти, один из них потянул за веревку колокольчика девятого этажа. Из шахты послышалось щелканье кнута и медленный скрип веревок – это огры внизу начали крутить колесо, и Движущаяся комната поползла вверх.
Кейн ехал молча, сжав руки за спиной и не глядя в глаза сопровождавшим его солдатам. Они же смотрели на него очень внимательно, то и дело слизывая пот с верхней губы и вытирая вспотевшие руки на рукоятях коротких мечей. Они знали о его репутации и не желали рисковать. Один раз Кейн звякнул цепочкой наручников, чтобы посмотреть, как стражники подпрыгнут. Они не разочаровали его. Убийца сухо хмыкнул, хотя весело ему не было.
Он чувствовал себя слишком старым, чтобы смеяться.
Старым и испуганным – не за себя, не за свою жизнь. Он всегда знал, что умрет в Поднебесье. У него было несколько дней на то, чтобы привыкнуть к мысли о скорой смерти, о немедленной смерти, такой, как у Таланн, как у служителя Рудукириша во время Ритуала Перерождения. Он умрет потому, что его переиграли.
Он боялся только, что может напортачить.
На арене Медного Стадиона он действовал без колебаний, потому что сокровенную цель – спасти Шенну и отправить ее на Землю – видел своими глазами, видел и ее, и тот путь, который надо было пройти к ней, материальный путь из грязи и камня.
Но теперь путь к цели был скрыт туманом разных возможностей, и Кейн, затрудняясь выбрать единственный безопасный путь, хорошо понимал, что спасти Шенну сможет только в одном случае из миллиона. Но даже в этом случае путь будет окружен зыбучими песками и волчьими ямами, рядом с которыми бродят чудовища, стремящиеся оборвать жизнь Шенны.
«По шажку в день, – повторял про себя Хэри, припоминая еще кое-какие заклинания. – Сделай вид, будто знаешь, что делаешь. Они не должны видеть твой страх».
Массивные балки девятого этажа проскользнули мимо кабины, и Движущаяся комната остановилась. У проема их встретили еще два Рыцаря двора. Первый солдат, выходя наружу, вынужден был чуть выше поднять ногу, и с каждым выходящим кабина поднималась на несколько дюймов выше. К тому времени, как подошла очередь Кейна, она поднялась достаточно высоко, и стражникам пришлось помогать ему выйти – стальной прут между кандалами на щиколотках не позволил бы ему сделать такой большой шаг.
У входа в Сумеречную башню охранники обменялись паролем со стоявшими там стражниками и остановились, чтобы снять с Кейна ножные кандалы, – предстоял долгий подъем по винтовой лестнице.
Поднимаясь вверх между двумя парами солдат, Кейн постепенно начал улавливать царивший тут запах – электрический запах заряженного металла, от которого в горле появлялся горький привкус. Ближе к открытой двери наверху он учуял душок серы и гниения, словно шедший от трупа, полумумифицированного в вулканическом дыму.
На вершине лестницы стояли два человека, освещенные сбоку колеблющимся пламенем светильников: Тоа-Сителл и…
– Привет, Берн, – с фальшивой насмешкой бросил Кейн. – А я-то думал, откуда здесь вонь.
– Смейся-смейся, ублюдок, – терпеливо ответил Берн. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним.