Герои умирают - Страница 15

Хэри почувствовал невыносимое жжение в груди.

Я легонько отстраняю его. Его безрассудный героизм трогает меня, несмотря на то что это несерьезно, – я не стану жертвовать Ламораком без надобности. Оставим героизм на крайний случай. Я поворачиваюсь к остальным.

– Это Коты, – коротко бросаю я. Коннос с женой хватаются друг за друга, а одна из девочек начинает плакать. Она видит, как испуганы родители, и этого ей вполне достаточно. – Они схватили наших помощников. Это значит, что мы уже окружены и нас собираются убить. У кого-нибудь есть рациональные идеи?

Близнецы обмениваются одинаково угрюмыми взглядами. Потом пожимают плечами, и один, кажется, Дак – обычно за обоих говорит он, – отвечает:

– Мы можем удерживать комнату и драться до тех пор, пока на помощь не придут кантийцы. Я качаю головой.

– Кантийцы еще не готовы выступить в открытую. К тому же без наших помощников они не смогут даже найти нас. Таланн?

Она по-кошачьи потягивается и хрустит пальцами обеих рук. Ее глаза горят странно знакомым огнем.

– Что сделал бы Кейн? Я вздрагиваю.

– Не стал бы задавать глупых вопросов!

Таланн настоящая фанатка. Ее привязанность ко мне в значительной степени объясняется ее надеждой встретить Кейна. Его тень все еще омрачает мою жизнь. Теперь я понимаю, откуда мне знаком этот ее прищур, – точно так же Кейн глядел вокруг, когда его загоняли в угол, когда наши жизни висели на волоске. В такие моменты он бывал почти счастлив.

С другой стороны, я знаю, что сделал бы Кейн: он пошел бы в атаку. Пробил их оцепление в каком-нибудь тесном уголке, где они не смогли бы использовать арбалеты, прорвался и убежал. Но для этого пришлось бы бросить на произвол судьбы Конноса с семьей – в противном случае их зашита будет мешать нам защитить самих себя. Я оглядываюсь на Ламорака, вижу его решительное лицо. Он ждет моего ответа. Я на все сто уверена, что Кейн не стал бы жертвовать собой, как предложил Ламорак, но Кейн не стал бы дожидаться моего разрешения действовать.

Все смотрят на меня. На какую-то долю секунды я замираю в неуверенности; мне хочется, чтобы решение принял кто-то другой.

– Ладно, – мрачно произношу я. – Близнецы вместе со мной смогут удержать эту комнату. Ламорак, отправляйся на восток!

– По крышам? Я качаю головой.

– Из дома в дом. Косалл вполне может пробить стену. Таланн, иди на юг, к реке. Если выберетесь, отправляйтесь на Медный Стадион и скажите…

– Черт! – выдыхает Ламорак, глядя в окно. – Это же Берн!

– Граф Берн? – переспрашивает Таланн с горящими глазами. – Сам граф?

Я прижимаюсь к Ламораку и смотрю так же, как и он, на человека, который стоит в надменной позе, опираясь на стену и раскуривая самокрутку.

Хэри передалась дрожь, пробежавшая по спине Пэллес, но она тотчас исчезла в нахлынувшей на него ярости. «Берн! – Хэри инстинктивно сжал кулаки и больно ударился кистью об один из манипуляторов. – Берн, ублюдок недоделанный, будь я там… Боги, боги, почему я не там?»

Да, это Берн, я сразу же узнаю его. Он одет не по-графски, не в роскошной бархатной куртке и гетрах, которые сам же и ввел в моду. Вместо этого на нем потрепанный и выцветший саржевый костюм, который когда-то был алым, а теперь усеян бледными пятнами плохо отстиранной крови, С кожаного пояса шириной в руку свисают ножны небольшого, слегка изогнутого меча. Черты его лица так остры, что, кажется, должны блестеть на солнце, но сейчас они смягчены белозубой улыбкой.

Мое сердце падает: я знаю Берна, и – что еще хуже – он знает меня.

Это неправильно, я не должна поддаваться подобным чувствам… но сейчас мне очень хочется, чтобы Кейн был рядом.

– Меняем план, – быстро говорю я, поворачиваясь к друзьям, к людям, за чьи жизни я отвечаю. – Ламорак, вы с Таланн возьмете семью Конноса. – Я показываю на южную стену комнатки. – Идите туда и вниз. Избегайте лестниц и коридоров. Мы с близнецами прикроем отступление.

Ламорак застывает на месте. – Пэллес…

– Исполняйте!

Какое-то мгновение он все же колеблется, а его глаза ведут безмолвный диалог с моими.

Потом он вытягивает Косалл из ножен, держа меч за поперечину, перехватывает его за рукоять – и магия меча оживает. От тонкого, высокого звука у меня начинает ломить зубы. Острие дрожит, как воздух над разогретой солнцем дорогой, и я чувствую, как меч собирает в себя Силу.

Ламорак становится у южной стены и направляет на нее Косалл, держа его на уровне своей головы. Потом налегает на рукоять, и Косалл легко проходит сквозь дерево; при этом издаваемый им звук становится глуше. Ламорак ведет клинком по стене, очерчивая им арку; он не пытается пилить дерево, он просто режет его, как мягкий сыр. Этим мечом он может при необходимости резать стены домов на всем пути к реке. Да что там дерево! Дай Косаллу время, и он прорежет даже камень или сталь.

А время должна дать им я.

Внизу, на улице, Берн делает какой-то жест. Люди в серых кожаных куртках Котов выходят из переулков и бегут к нашему дому.

Я глубоко вдыхаю, выдыхаю, снова вдыхаю. Мои руки непроизвольно скользят по одежде, от кармана к мешочку на поясе, от ножен меча к ножнам кинжала, проверяют, на месте ли резные камни и причудливые слитки драгоценных металлов, жезлы и проволочки, кусочки стекла, пакетики с порошками. В это время дыхательные упражнения включают мое мысленное зрение.

Благодаря ему я вижу, что Оболочка Берна – мерцающая аура жизненной силы – такая же большая и яркая, как Оболочка любого архимага. Я успеваю подавить панику, пока она не лишила меня мысленного зрения.

Это просто невозможно: Берн воин, а не адепт, воинскому делу его учили монахи – нет у него магии и никогда не было! Но теперь…