– Может быть, мне лучше убить вас? Тогда мне будет сподручнее договориться со следующим председателем.
– У меня нет времени на пустые угрозы, – заметил Колберг. – Ты не сделаешь ничего подобного.
– Вот и Крил так думал.
– А?
– Спросите меня вот о чем, администратор. Спросите, куда я знал, что те солдаты не убьют меня на месте, не пристрелят как бешеную собаку, после того как я убью посла Монастырей.
Коллберг замер.
– А…
– Я не знал этого, – скучным голосом произнес Хэри. Подумайте.
Глаза председателя округлились, а губы зашлепали, словно он хотел заговорить, потом остановился, потом снова вознамерился, но не мог сообразить, что сказать. До него медленно со всей очевидностью доходило, что он может умереть прямо здесь и сейчас.
– Подумайте об этом, – повторил Хэри. – Подумайте, прежде чем отдать жизнь Шенны за повышение рейтинга, за ваш треклятый имидж…
Хэри умолк, и только тогда понял, что сказал.
Он заморгал.
Во второй раз за последние полчаса хрустальные осколки зазвенели вокруг него и сложились в новую картину.
Длинная программа. Ламорак, отрезанный от Студии. Предатель Ламорак. А ведь Коллберг, кажется, говорил, что борьба Шенны с властями идет слишком уж примитивно и успешно… А потом внезапная ссылка на ранг, обычная уловка, позволяющая избежать ответа на простой вопрос. Почему он нажал кнопку именно тогда? Что стало последней каплей?
Что собирался сделать в тот момент Хэри?
Сказать правду о Ламораке.
А эта правда могла помешать Студии только в том случае, если актер действовал согласно своему контракту.
Значит, ему было приказано предать ее.
– О господи, – простонал Хэри. – Господи ты боже мой…
Вся эта жестокость, боль, страх, потери, страдания – не только его, но и Шенны, токали, Таланн, погибших близнецов, даже мучения Ламорака, – все началось здесь. В этом офисе. За этим столом. В заплывшем жиром мозгу этой сволочи…
– Она была права, – выдохнул Хэри. – Шенна была права. Вся игра идет за прибыль. За рейтинг. Ее аудитория была невелика, поэтому вы предали ее. Вы сделали так, чтобы я отправился спасать ее. Только вы могли разыграть подобную комбинацию. Вы. Не Ламорак, а вы.
Хэри почувствовал дрожь в желудке, по ногам побежали мурашки. Кейн ворочался внутри и жаждал крови.
– Что ты несешь?
– Что вы предложили ему? Я знаю Карла десять лет. Что вы предложили ему, чтобы он пошел на это?
Коллберг поджал мясистые губы, и они превратились в куриную гузку.
– Майклсон, я не знаю, о чем ты болтаешь, но я настоятельно рекомендую тебе не повторять столь диких обвинений вне стен этого офиса. Совет попечителей настаивает на твоей киборгизации, Майклсон, – уже за то хотя бы, что ты отпускал определенные комментарии, и только благодаря моему участию ты жив и свободен. Если ты скажешь что-то похожее публично, я не смогу защитить тебя.
Коллберг опоздал. Кейн вырвался из Майклсона и завладел его мозгом. Он наклонился над столом и обнажил зубы.
– Коллберг, – процедил Кейн, – я тебя не убью. Я тебя не убью, потому что это недостаточно больно…
Он собирался перечислить все мыслимые способы причинить боль и испытать их один за другим, но Коллберг неожиданно нырнул под стол и завизжал:
– Стреляйте, стреляйте, стреляйте!
Силовые винтовки в руках охранников взвыли, и через четверть секунды гелиевые пули превратили мускулы Кейна в воду и погрузили актера в темноту.
Вначале на ее щеках появились красные пятнышки, потом краска захватила скулы и, наконец, разлилась по лицу и шее подобно заре. Ее непривычно застенчивая улыбка и нерешительная попытка высвободить руку из ладоней короля вкупе с нарочито несвязными ответами вынудили короля задуматься, кто же тут кого соблазняет.
Он убивал время, проводил ночь в легком флирте, однако чем дольше заигрывал с Таланн, тем больше она ему нравилась. Он уже начинал подозревать, что она играет свою роль лучше него. Завораживающая женщина, само совершенство во всех отношениях великолепный боец, почти такой же, как Кейн, а по некоторым слухам – даже лучше. Часто король ловил себя на мысли, что рядом с ним могла бы быть королева Канта, королева-воительница, которую боялись бы враги, но любили подданные…
Она была хороша, хотя, конечно, не так, как Пэллес Рил.
Он явно проигрывал. Или, может, игра эта уже вышла за рамки обычного флирта ради развлечения? А в таких играх проиграть порой приятнее, чем выиграть.
Его скучные фантазии о семейной жизни прервались, когда вернулась Пэллес. Одна. Она встала на верхушке лестницы, освещенная костром Томми.
– Ваше величество, можно мне сюда пару крепких ребят, чтобы помогли Ламораку?
– Конечно, – машинально ответил король, но тут же нахмурился. – А где Кейн?
На фоне огня ее лицо оставалось в тени, но в голосе слышались волнение, неуверенность.
– Ушел.
Король и Таланн переспросили одновременно, не скрывая разочарования:
– Ушел? Король встал, выпустив из ладоней руку Таланн.
– Что, так просто взял и ушел? И ты его отпустила? Таланн тоже встала и недоверчиво взглянула на Пэллес.
– Что случилось? Что ты ему сказала?
– Ничего. – Непрерывное напряжение изгнало всякие эмоции из голоса Пэллес. – Я ему ничего не говорила. Он прибыл, чтобы оставить сообщение. Передал его, а потом ушел. Я не могла удержать его.
– Я думала… – замялась Таланн, – я думала, что… Она умолкла и покачала головой. Потом вновь уселась на ступени и опустила подбородок в ладони. Невидящим взглядом посмотрела на токали и кантийцев, расположившихся на обломках.