– Все про…
– Ламорака и Пэллес. Я знаю, что между ними. Она выглядит ошарашенной.
– Знаешь? Так почему же ты… как же ты мог… Ну, Ламорак с Пэллес… а ты…
Какой-то силач начинает колотить изнутри в мой лоб – по меньшей мере шипастым кистенем.
– Давай не будем об этом, пожалуйста.
– Это?.. Кейн, извини, что лезу, но… у вас с Пэллес все прошло? Все в прошлом?
Мой мучитель сменяет одну пилу на другую, и она немедленно начинает визжать у меня в ушах.
– Она думает именно так.
– Кейн…
Рука, лежащая на моем плече возле повязки на ране, очень теплая и сильная, а от ее легкого пожатия мускулы расслабляются. Я встречаю взгляд фиолетовых глаз и… Она не просто заигрывает со мной, она предлагает мне нечто более сильное и соблазнительное, нежели физическая близость. Она предлагает мне понимание.
– Должно быть, это очень больно! Я умышленно не понимаю ее слов.
– Да нет, в реке рану промыло. Не думаю, что там осталась грязь.
Мне не удается провести ее. Она снова садится в позу воина, скрестив под собой ноги, и смотрит на меня с добротой, не требующей слов.
Я пожимаю плечами, и боль вновь вгрызается в плечо. Я несколько раз глубоко вдыхаю и вхожу в мысленное зрение, которое принято в Монастырях, чтобы контролировать свое тело. Силач с пилой медленно уходит, хоть все еще находится у меня в голове, а боль в плече ослабевает. Я старательно растираю раненое колено, мечтая о кубике льда. Сконцентрировавшись на своих ранах, я получаю возможность разбередить еще одну.
– Что там у Ламорака с Пэллес, касается только их двоих, – тихо замечаю я, – А ко мне это не имеет отношения.
Таланн ухитряется изобразить недоверие, не изменившись при этом в лице.
– Это действительно так, – упорно повторяю я. Голос у нее такой же теплый, как руки,
– Но, Кейн, это действительно важно. Даже со стороны видно, что ты обеспокоен.
– Это их дело, – стою я на своем, – А мои чувства к Пэллес – это мое собственное.
– Значит, для тебя… – ее ресницы чуть вздрагивают, – для тебя это еще не ушло в прошлое? Голова у меня тяжелая, словно гиря.
– Да, для меня это не в прошлом. И никогда не будет в прошлом. Я дал обещание, Таланн, и сдержу его. До тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Ей, конечно, не знакома эта фраза – в Империи брак является скорее сделкой, чем таинством, – однако смысл до нее доходит: она удивленно и разочарованно качает головой.
– Каким же должен быть человек, чтобы зайти так далеко: едва не потерять жизнь, спасая жизнь сопернику? Он должен быть полным кретином.
– Понимаешь, это трудно объяснить…
Она накрывает ладонью мою руку, лежащую на раненом колене, и ждет – вот сейчас я встречусь с ней взглядом. В глубине ее глаз что-то умирает, какие-то крупицы сна, который не можешь даже толком вспомнить, когда проснешься. Она говорит:
– Надеюсь, Пэллес Рил понимает, какого замечательного человека отшвырнула.
Теперь я должен рассмеяться: это единственная альтернатива слезам. Я уже готов, но мне приходится приложить усилия, чтобы выдавить горький смешок.
– О, это она прекрасно понимает. В этом и заключается часть проблемы: она слишком хорошо все понимает.
Вряд ли Таланн найдет на это ответ. И она в самом деле молчит, просто сидит рядом со мной на полу и смотрит, как я растираю колено.
В медитации время проходит быстро. Луч солнца падает а окно уже под другим углом. Через некоторое время боль утихает, и я вновь всплываю на поверхность сознания. Тут обнаруживается, что Ламорак уже пришел в себя и что-то жует.
Он смотрит на меня исподлобья, с неуклюжей застенчивостью.
– Похоже, ты промыл мне ногу, да? Я смотрел в мыслезрении, там больше нет этих яичек. Спасибо.
Ему явно не по себе. Надеюсь, это угрызения совести.
– И еще спасибо за то, что спас мне жизнь. Я твой должник.
Да ну? Я рычу про себя. Отплати мне – держись подальше от моей жены! Однако вслух я произношу:
– Ничего ты мне не должен. Если б ты не помог мне на балконе над Ямой, я бы уже гнил в той самой куче. Так что мы квиты.
Он отводит взгляд.
– Нам никогда не рассчитаться.
В его голосе слышится отвращение к самому себе, от чего я испытываю удовольствие.
– Ну, как знаешь.
Недалеко от нас рокочет гром. Он напоминает мне голос Ма'элКота. Первые крупные капли бьют по переплету окна, и я закрываю ставни. Стук дождевых струй по дереву смахивает на крысиный топоток.
Через полчаса появляется король. Он входит в дверь без сопровождения и с какой-то особенной яростью сбрасывает плащ. Таланн рывком поднимается и принимает боевую стойку – откуда ей знать, кто это такой. Она не желает рисковать. Я накрываю своей рукой ее руку и приветствую короля.
Он оглядывает нас, многозначительно ухмыляясь, и качает головой.
– Ну, Кейн, умеешь ты расшевелить дерьмо!
– Это особый дар. Таланн, познакомься с королем Канта. Ваше величество, это Таланн, воительница и друг Пэллес Рил.
Он оглядывает ее с откровенным восхищением и протягивает руку – женская мускулатура нравится ему не меньше, чем мне. Когда я представляю ему Ламорака, король вновь начинает ухмыляться.
– Это ведь ты носился со своим Косаллом? Знаешь, что твой меч теперь у Берна?
Ламорак в ответ моргает, а король присвистывает с насмешливым сочувствием.
– Неприятно, правда? Все равно что орган у тебя выдрали.
Мы переключаемся на другие темы – немного говорим об охоте и растущем возмущении в городе; конечно, приходится сообщить о нашем побеге из Донжона – так сказать, понаставить деревьев, чтобы он не увидел за ними леса. Если хоть один из присутствующих узнает, что я работаю на Ма'элКота… Не уверен, что проживу достаточно времени, дабы все объяснить,